(1)Однажды, когда бабушка стояла на коленях, сердечно беседуя с Богом, дед, распахнув дверь в комнату, сиплым голосом сказал:
— (2)Ну, мать, посетил нас Господь, — горим!
— (3)Да что ты! — крикнула бабушка, и оба, тяжко топая, бросились в темноту большой парадной комнаты.
— (4)Евгенья, снимай иконы! (5)Наталья, одевай ребят! — строго, крепким голосом командовала бабушка, а дед тихонько выл:
— (6)И-и-ы...
(7)Я выбежал в кухню; окно на двор сверкало, точно золотое; босой дядя Яков, обувая сапоги, прыгал на них, точно ему жгло подошвы, и кричал:
— (8)Это Мишка поджёг, поджёг да ушёл, ага!
— (9)Цыц, пёс, — сказала бабушка, толкнув его к двери так, что он едва не упал.
(10)Сквозь иней на стёклах было видно, как горит крыша мастерской,
как за открытой дверью её вихрится кудрявый огонь. (11)В тихой ночи красные цветы его цвели бездымно; лишь очень высоко над ними колебалось темноватое облако, не мешая видеть серебряный поток Млечного Пути. (12)Багрово светился снег, и стены построек дрожали, качались, как будто стремясь в жаркий угол двора, где весело играл огонь, заливая красным широкие щели в стене мастерской, высовываясь из них раскалёнными кривыми гвоздями. (13)По тёмным доскам сухой крыши, быстро опутывая её, извивались золотые, красные ленты. (14)Огонь всё разрастался.
(15)Накинув на голову тяжёлый полушубок, сунув ноги в чьи-то сапоги, я выволокся на крыльцо и обомлел, ослеплённый яркой игрою огня, оглушённый криками деда, треском пожара, испуганный поведением бабушки: накинув на голову пустой мешок, обернувшись попоной, она бежала прямо в огонь и сунулась в него, вскрикивая:
— (16)Купорос, дураки! (17)Взорвёт купорос...
— (18)Григорий, держи её! — выл дедушка. — (19)Ой, пропала...
(20)Но бабушка уже вынырнула, вся дымясь, мотая головой, согнувшись, неся на вытянутых руках ведёрную бутыль купоросного масла.
— (21)Отец, лошадь выведи! — хрипя, кашляя, кричала она. — (22)Снимите с плеч-то, — горю, али не видно!..
(23)Григорий сорвал с плеч её тлевшую попону и, переламываясь пополам, стал метать лопатою в дверь мастерской большие комья снега; дед бежал около бабушки, бросая в неё снегом; она сунула бутыль в сугроб, бросилась к воротам, отворила их и, кланяясь вбежавшим людям, говорила:
— (24)Амбар, соседи, отстаивайте! (25)Перекинется огонь на амбар, на сеновал, — наше всё дотла сгорит и ваше займётся! (26)Рубите крышу, сено — в сад! (27)Батюшки-соседи, беритесь дружней, — Бог вам на помочь.
(28)Она была так же интересна, как и пожар; освещаемая огнём, который словно ловил её, чёрную, она металась по двору, всюду поспевая, всем распоряжаясь, всё видя.
(29)На двор выбежал Шарап, вскидываясь на дыбы, подбрасывая деда; огонь ударил в его большие глаза, они красно сверкнули; лошадь захрапела, упёрлась передними ногами; дедушка выпустил повод из рук и отпрыгнул, крикнув:
— (30)Мать, держи!
(31)Она бросилась под ноги взвившегося коня, встала пред ним крестом; конь жалобно заржал, потянулся к ней, косясь на пламя.
— (32)А ты не бойся! — басом сказала бабушка, похлопывая его по шее и взяв повод. — (33)Али я тебя оставлю в страхе этом? (34)Ох ты, мышонок...
(35)Мышонок, втрое больший её, покорно шёл за нею к воротам и фыркал, оглядывая красное её лицо.
(36)Крыша мастерской уже провалилась; внутри постройки с воем и треском взрывались зелёные, синие, красные вихри, пламя снопами выкидывалось на двор, на людей, толпившихся пред огромным костром, (37)Я выбрался из-под крыльца и попал под ноги бабушке.
— (38)Уйди! — крикнула она. — (39)3адавят, уйди...
(40)Нельзя было не послушать её в этот час. (41)Я ушёл в кухню, снова прильнул к стеклу окна, но за тёмной кучей людей уже не видно огня, — только медные шлемы сверкают среди зимних чёрных шапок и картузов.
(42)Огонь быстро придавили к земле, залили, затоптали, полиция разогнала народ, и в кухню вошла бабушка.
— (43)Это кто? (44)Ты-и? (45)Не спишь, боишься? (46)Не бойся, всё уж кончилось...
(47)Села рядом со мною и замолчала, покачиваясь.
(По М. Горькому)
